Логическая феноменология приводит к тому, что общее основание ставшей дедуктивной формально-логической системы предстаёт как бы a priori,
в виде готовой аксиомы: «За А всегда следует В». Аксиомы, особенно в математике, кажутся настолько очевидными, что легче всего порождают
предвзятость (характерный пример – пятый постулат Евклида). И тем не менее, математика находится в привилегированном положении, так как математическая
индукция заранее оговаривает условия свой применимости. В естественнонаучном же исследовании, тем более в общественно-историческом развитии и вообще в
жизни условия «эксперимента», как правило, непредсказуемы – слишком много активно взаимодействующих факторов.
Забавный случай произошёл с моей дочерью, когда ей было около двух лет. Сердобольные тётушки любили брать её на руки. Причём каждый раз они протягивали
к ней руки, говоря при этом: «Иди ко мне на ручки». Но вот однажды девочке самой захотелось, чтобы её взяли на руки. Она подходит к одной своей тёте,
протягивает к ней свои ручки и говорит: «Иди ко мне на ручки». У взрослых такое обращение вызвало, естественно, взрыв смеха, а у неё – досадное
недоразумение: взрослые её не поняли.
Между тем, мышление ребёнка было безупречным с точки зрения сформировавшейся у него первичной формально-логической системы: за каждой фразой
«Иди ко мне на ручки» (явление типа А) следовало адекватное действие (явление типа В). Тем не менее, возникла парадоксальная с точки
зрения формальной логики ситуация: из истины «следует» ложное. Такая ситуация в формальной логике запрещена. Но в живом и развивающемся познающем
мышлении можно насчитать массу примеров подобного рода (ими чаще всего буквально пестрят анекдоты и рассказы про детей).
Формальная логика предписывает признать такую «импликацию» ложной. Однако такой отказ от неразрывной связи А и В – ниспровержение основания
– должен совершиться в мышлении. Следовательно, мышление, столкнувшись с противоречием, само должно произвести некие экзистенциально-логические операции,
дабы привести себя в соответствие с основополагающими законами и принципами традиционной логики. Но об этом – позже.
Противоречия действительно появляются – об этом свидетельствуют многочисленные факты как из истории науки, так и из обыденной жизни. И эта
закономерность отражена в основных положениях теории диалектики. Но, с другой стороны, противоречия недопустимы, так как они нарушают законы и принципы
«правильного» мышления. Таким образом, имеем проблему:
Противоречия должны быть И противоречий не должно быть.
Над этой проблемой ломают головы методологи всех времён и народов. По этому поводу среди «специалистов» по диалектической логике в своё время шли
бурные дискуссии, которые в результате ни к чему не привели (за исключением того, что... подорвали доверие к такому феномену, как диалектическая логика),
но отголоски которых нам придётся сейчас озвучить (хотя бы для того, чтобы вернуть доверие к диалектической логике).
Самый лёгкий путь – это, разумеется, чисто «механически» разделить всё множество противоречий на два класса: на те, что «должны быть», и те, которых «не должно быть». Наглядный пример – рассуждения И.С. Нарского:
«Очевидно, что если формально-логический закон (не)противоречия накладывает вето именно на формально-логические противоречия, то он в принципе не в
состоянии отрицать закона всеобщей диалектической противоречивости и не может быть помехой в его действии. Формально-логическим противоречиям
соответствуют контрадикторные формально-логические отрицания, тогда как противоречия диалектические складываются на основе действий «снятий», т.е.
диалектических отрицаний, и являются контрарными противоречиями особого рода, отличающимися как от обычных контрарных, так – тем более – и от
контрадикторных противоречий». (История диалектики. Немецкая классическая философия. Москва, «Мысль», 1978, стр. 270).
Было бы очень хорошо, если бы Нарский показал, как на практике (в каких логических формах) происходят «снятия» – то есть, вероятно, избавления от
противоречий. К сожалению, об этом – ни слова. Но было бы ещё лучше, если бы Нарский, говоря о неких «особых» контрарных «противоречиях» (ведь в
традиционной логике контрарное отношение не считается противоречием), привёл пример хотя бы одного из них – в противном случае такое заявление остаётся
абсолютно голословным. В то же время признание существования того, что логической науке вообще неведомо, равносильно признанию существования... леших,
водяных, домовых и прочей чертовщины.
Нарский констатирует:
«Наука «живёт» противоречиями в том смысле, что её силы направлены на то, чтобы «развязывать» появляющиеся в её ткани узлы противоречий, и в этих усилиях состоит её, науки, жизнь».
(Там же, стр. 272).
Замечательно сказано. Вопрос, стало быть, в том, почему появляются эти «узлы» и как они «развязываются». К сожалению, об этом опять-таки – ни слова.
Иногда встречается утверждение, будто формально-логические противоречия – это противоречия по форме, в то время как диалектические противоречия – это
противоречия по содержанию. Но беда в том, что и в этом случае такое утверждение не подкрепляется ни одним примером. Хотя можно было бы попытаться
проделать мысленный эксперимент: придумать какое-либо противоречие по форме, которое не было бы противоречием по содержанию, либо, наоборот, придумать
какое-либо противоречие по содержанию, которое не было бы противоречием по форме. Результат известен заранее – данный «эксперимент» заведомо обречён.
Более «успешным» мог бы оказаться другой мысленный эксперимент (что многие и делают, но не доводят до логического конца): те противоречия, которые
отражают объективную противоречивость действительности (бытия), отнести к диалектическим, а те противоречия, которые не отражают объективную
противоречивость действительности (бытия), отнести к формально-логическим. По поводу последних есть даже такое мнение:
«Это элементарные формы противоречий, поэтому на уровне рассудочного мышления нет необходимости подключать мощный аппарат диалектико-логического
мышления, в частности закон единства и борьбы противоположностей. С ними успешно справляется формальная логика». (П.А. Лежебоков. Диалектическое
противоречие как закон познания. Москва, «Высшая школа», 1981, стр. 136).
Таким образом, диалектика мышления, как частный случай всеобщей объективной диалектики, перестала быть всеобщей объективной характеристикой процесса
мышления – она теперь уже «аппарат», который можно по желанию «подключать», а можно и «отключать» от реального мышления.
Оставив иронию, приходится признать, что дело тут гораздо серьёзнее. Ведь столкнувшись с противоречием в мышлении, никто заранее не может знать,
отражает ли оно нечто объективное. Поэтому, если мы хотим иметь такой критерий классификации противоречий, мы должны предположить полнейший абсурд, а
именно, что объективная действительность может быть познана до того, как она найдёт своё отражение в нашем мышлении – в противном случае у нас нет такого
критерия. На самом деле всё обстоит диаметрально противоположным образом: не разрешив возникшего (пусть даже вследствие ошибки) в мышлении противоречия,
мы не сможем дальше продвинуться в познании объективной действительности (здесь, в принципе, та же проблема, что и в описанной ранее попытке создать
всеобъемлющую формально-логическую модель имеющегося знания).
Однако объективная противоречивость никогда не выражается в мышлении в форме противоречия. Это – миф, придуманный для ухода от вопроса, вместо ответа
на него. Мы, например, знаем, что в период гона, два самых сильных самца в стаде дерутся за право быть вожаком. Мы также знаем, что в определённые
исторические периоды отношения в обществе достигают такой остроты и глубины, что антагонизм принимает форму гражданской войны. Мы знаем многое из того,
что может служить для демонстрации так называемых законов диалектики. Всё это описано в учебниках по физике, химии, биологии, истории и т.д. Есть даже
специальная наука, изучающая социальные противоречия – конфликтология. Но вряд ли можно было бы почерпнуть хоть что-нибудь полезное из этих учебников,
если бы их тексты были написаны в форме противоречий.
Есть ещё одна «версия», которую комментирует А.А. Сорокин:
«Иногда говорят, что диалектическое противоречие, в отличие от формально-логического (или просто логического), есть противоречие «в разных
отношениях». Но если нечто утверждается в одном отношении, а отрицается в другом, то о каком же противоречии здесь может идти речь?»
(Диалектическое противоречие. Москва, Политиздат, 1979, стр. 101).
Из рассмотрения всех этих разнообразных попыток как-то отделить так называемое диалектическое противоречие от «недиалектического» Сорокин делает
потрясающий методолого-мировоззренческий вывод:
«Признание того, что диалектические противоречия есть какие-то особые противоречия, отличные от тех, о которых говорит логика, приводит к тому,
что сама диалектика из теории всеобщих определений действительности и мышления о ней превращается в рассуждение о некоторых особых формах её
существования, в частности, не о противоречии вообще, а об особом «диалектическом» противоречии. Это похоже на то, как если бы кто-то стал утверждать,
что диалектика занимается не анализом категорий качества, количества и их отношения друг к другу, а лишь рассмотрением какого-то особого «диалектического»
качества и т.д.» (Там же, стр. 96 – 97).
Попытка отделить «сугубо» диалектические противоречия от всех остальных на деле означает «раздвоение» мышления (плюрализм в одной голове): та часть
мышления, в которой встречаются формально-логические (причём отнюдь «не диалектические») противоречия, оказывается заповедной зоной, на которую
диалектика теряет свои права. Такое двусмысленное толкование мышления и диалектики имеет вполне определённую причину – оно обусловлено методологической
беспомощностью при попытках разрешения формально-логических (или просто логических) противоречий. Сошлёмся ещё раз на весьма осторожное мнение А.А.
Сорокина:
«Традиционная логика, которую мы рассматриваем как определённую философскую интерпретацию мышления, на что она и сама претендовала, выдвигает идеал
«правильного» (другими словами, логичного, научного) мышления, в составе которого противоречий «не должно быть», потому что всякое противоречие
истолковывается ею как результат произвольного «нарушения» законов мышления (закона тождества и непротиворечия). При этом предполагается возможность
такого состояния, когда мышление будет настолько дисциплинированным в логическом отношении, что никогда не будет наказываться противоречием,
разрушающим определённость и однозначность знания.
Мы не будем здесь иронизировать по поводу «законов», которые при ближайшем рассмотрении оказываются всего лишь некоторыми долженствованиями (или
нормами), почему-то часто нарушаемыми в реальном мышлении, так что в результате трудно определить, что является нормой – соблюдение этих законов или их
нарушение. Мы хотим просто обратить внимание на, что выдвигаемый идеал непротиворечивого мышления никогда не был достигнут в истории науки и вовсе не
потому, что люди, занятые в науке, не стремились в достаточной степени рассуждать логично и правильно. Противоречия обнаруживаются в теоретических
построениях наиболее выдающихся умов, являющихся для всех образцом научной строгости. Да и в самих трактатах по логике, где обосновывается недопустимость
противоречий, противоречия встречаются довольно часто.
Вся многовековая история познания являет нам картину постоянного столкновения противоречащих друг другу утверждений, концепций и т.д., картину постоянного
борения мысли со своими собственными представлениями. И осознание этого факта обязывает к более серьёзному осмыслению вопроса о противоречиях в мышлении,
к изменению наших представлений о его законах, о том, что должно быть и чего быть не должно».
(Там же, стр. 102 – 103).
Логическое противоречие есть форма проявления одного из основных законов гносеологии – закона отношения относительной и абсолютной истины.
Знания, полученные на первом этапе, казавшиеся незыблемыми, отождествлявшиеся с абсолютной истиной, на следующем этапе оказываются опровергнутыми новыми
фактами (и в науке, и в общественных отношениях, и на обыденном, житейском уровне). «Абсолютная» истина оказывается относительной, а желание и
возможность устранения противоречия не дают никакой гарантии того, что в новой картине мира противоречие не появится вновь.
И оно с необходимостью должно появиться, ибо истина никогда не достигнет абсолюта. В новых, не предсказуемых ранее, условиях мы получаем, что
за явлением типа А НЕ следует во времени явление типа В. Но поскольку мы также знаем, что всё-таки за явление типа А следует во времени явление типа В,
то налицо явная антиномия:
За А следует И НЕ следует В.
Таким образом, непосредственной причиной возникновения противоречия является то, что одновременно в наличии оказываются его носители – противоположные суждения. Это означает, что
об одном и том же субъекте суждения сказываются противоположные предикаты, то есть, если один предикат что-либо утверждает, то другой предикат это же самое отрицает
в одно и то же время и в одном и том же отношении.
Математики называют противоречием также наличие в одной формализованной теории истинных и ложных предложений (см., например, Ю.А. Петров. Методологические вопросы анализа научного знания. Москва, «Высшая школа», 1977).
Таким образом, они констатируют наличие двух разных видов противоречий. Однако мы не занимаемся формализованными теориями, написанными на искусственных языках, в которых графически
распознаваемое слово подменяет понятие, – оставим это занятие математикам, которые, к сожалению, пока ещё не готовы обслуживать реальные процессы мышления.
Противоречащие суждения выражают противоположные содержания. Эта противоположность содержаний обусловлена различием в форме, а именно, наличием у одного суждения и отсутствием
у другого суждения отрицательной частицы «НЕ» притом, что все остальные термины суждений идентичны.
Итак, мы видим, что наличие противоречивых суждений – это не результат логических ошибок нерадивого школяра, а непременный спутник познающего мышления, понимаемого как
естественно-исторический процесс. Но даже если посмотреть на явную логическую ошибку с точки зрения процесса познания, то очевидно, что обнаруженное противоречие и есть тот
источник волевого напряжения, который заставляет мышление работать в направлении исправления ошибки.
Противоречие в любом случае есть источник движения, в частности – движения мысли. Вот в чём заключается диалектический характер всякого противоречия!
(Поэтому само словосочетание «диалектическое противоречие» столь же «глубокомысленно», как, к примеру, словосочетание «мокрая вода»). Именно «вето», накладываемое формально-логическим
законом противоречия и заставляет искать способы избавления от противоречий.
