Логика мышления – это наука о формах мысли и мышления. Столь, казалось бы, самоочевидное и несколько тавтологичное определение, тем не менее, нуждается в более детальном анализе.

Во-первых, в данном определении предполагается, что само понятие логики мышления каким-то образом связано с тривиально привычным именем «логика».

Этим именем средневековые последователи великого Аристотеля стали обозначать то, что сам он называл Аналитикой, а все его трактаты по данной тематике были объединены под общим именем Органон. Это учение, получившее мощный импульс развития в разработках средневековых схоластов, известно сегодня под именем «традиционная логика». Авторы абсолютно всех учебников традиционной логики, будто сговорившись, объявляют её наукой о формах правильного мышления.

Не станем, разумеется, иронизировать по поводу того, что, изучив традиционную логику, мы тем самым якобы научимся мыслить «правильно». Сошлёмся на Гегеля:

«Мыслить, как полагают, может всякий и без помощи логики, подобно тому как мы можем переваривать пищу, не изучая физиологии. Если мы даже и изучаем логику, то мы всё же мыслим так же, как и до этого изучения, может быть, методичнее, но без особых перемен». (Гегель. Энциклопедия философских наук. Том 1. Москва, «Мысль», 1978, стр. 110).

Однако, объявляя логику наукой о правильном мышлении, авторы учебников сами обрекают себя на «неправильность» собственного мышления. Ведь можно исследовать формы действительного мышления – и это будет наукой. А можно разработать учение только о «правильных логических формах» – но это уже не будет иметь отношения к действительному мышлению. После Гегеля и Гуссерля это осознали некоторые математики (например, Лукасевич). Именно математики разработали так называемую математическую логику, чем окончательно запутали вопрос о связи логики с мышлением.

Надо отдать должное математикам. Подхватив идеи античных стоиков, они разработали специальный математический аппарат, с помощью которого придали логическим отношениям функционально-истинностный смысл, который легко вычисляется по заданному алгоритму. Результаты логических исследований математиков, кроме прочих направлений своего применения, легли в основу кибернетических разработок – только одним этим математики снискали себе неувядаемую славу подвижников технологического прогресса.

Сравнительно недавно стали говорить об искусственном интеллекте, искусственном разуме, электронном мозге, кибернетическом организме и тому подобном. При этом предполагается, что поставленные таким образом цели принципиально достижимы в не столь отдалённом будущем. Это всеобщее эйфорическое заблуждение проистекает оттого, что электронное кибернетическое устройство обладает способностью производить некоторые интеллектуальные («обдумывающие») операции по программам, составленным человеком специально для таких операций. Многие полагают, что, если подобное устройство технически усовершенствовать, то оно станет электронной копией человеческого мозга, только намного мощнее и «правильнее», т.е. логичнее, поскольку в основу «мышления» такого устройства кладётся современный аппарат математической логики, которая, как теперь считается, намного превосходнее традиционной логики (последняя объявляется лишь устарелой и примитивной частью более общей логической теории).

Один из величайших «научных» мифов современности! Ведь очевидно: для того, чтобы исследовать логику собственно мышления, надо исследовать… именно логику мышления, а не искусственно созданный функционально-истинностный математико-логический аппарат. Человек, в отличие от самой совершенной машины (по крайней мере, до сего дня), способен программировать сам себя. И для того, чтобы попытаться создать электронную копию мозга, необходимо сперва понять, как работает оригинал. Увы, математики пока далеки от этого.

Во-вторых, в данном выше определении логики мышления предполагается, что это – наука. Наука, как известно, – одна из форм общественного сознания (духовной культуры). Среди прочих форм общественного сознания можно перечислить такие, как мифология, религия, мораль, право, философия, математика, искусство, идеология, менталитет и, возможно, ряд других.

Как можно видеть из перечисленного, философию и даже математику, как это ни покажется странным, я не отношу к науке. Дело в том, что основное, фундаментальное предназначение науки – исследование тех или иных сторон объективной действительности. И дело вовсе не в том, использует ли данная конкретная наука (к примеру, история философских учений) ту или иную философско-мировоззренческую методологию или рационально устроенный математический и математико-логический аппарат.

В соответствии с этим, как совершенно справедливо полагают специалисты по математической логике, истины бывают онтологические и аналитические. И это деление надо чётко себе представлять. Онтологические истины – это истины научные, основанные на соответствии высказываемых положений объективной действительности (подробнее об этом – в дальнейшем). В то же время, положения, признаваемые (чаще всего, в математике) аналитически истинными, ничему реально-конкретному в объективной действительности не соответствуют. К примеру, хорошо известная из школьного курса математики формула

всеми единодушно признаётся истинным высказыванием, …которому в объективной действительности абсолютно ничего не соответствует.

Дело в том, что математика представляет собой широко разветвлённый логико-технологический аппарат, разработанный (по «соглашению») на основе неких «интуитивных» озарений (об этом – в дальнейшем), применение которого в тех или иных отраслях науки и общественной практики приводит к желаемым результатам. Таким образом, математика сама есть Органон – орудие познания и практической деятельности. И о правильности математических теорий мы судим косвенно – по результатам практической деятельности и научных изысканий.

Однако, оказав неоценимую услугу наукам (в первую очередь, физике, а затем и другим отраслям естествознания), математика стала для них образцом «научности», превратив свой чисто математический метод в псевдонаучную самоцель. О такой деформации изначального смысла науки хорошо сказал Гуссерль (см. Эдмунд Гуссерль. Философия как строгая наука. Новочеркасск, Агентство САГУНА, 1994). И хотя Гуссерль имел в виду науку Нового времени, всё же первым на собственную «удочку» попался Пифагор. Открыв числовые отношения в гармонических рядах, он «выстроил» планеты в соответствии с этим методом, превратив вселенную в космос – то есть гармонически «упорядочив» расположение небесных тел.

В наше цивилизованное и высокотехнологичное время мы наблюдаем примерно то же самое, по крайней мере, в отношении логики и мышления. Открыв некоторые формальные соотношения, позволяющие при любых возможных преобразованиях сохранять так называемый семиотический (семантический и/или синтаксический) языковый инвариант, математики объявили эти соотношения образцом логической правильности, а построенный в соответствии с найденными формальными соотношениями искусственный язык – образцом безупречности языка общения (см., к примеру, Ю.А. Петров. Методологические вопросы анализа научного знания. Москва, «Высшая школа», 1977).

Комично выглядит, в этой связи, то, что для создания искусственного (машинного) языка математикам пришлось общаться между собой на обычном «неправильном» языке человеческого общения, используя при этом традиционную (то есть «примитивную») логику. Вследствие этого обычный язык выступает по отношению к «правильному» языку в качестве метаязыка, а «более совершенная» логическая теория оказывается производной своей «части» – традиционной логики – как своего основания.

Между тем, логика искусственного языка и логика действительного мышления – далеко не одно и то же. О последнем и пойдёт речь в дальнейшем. Здесь же заметим, что подлинно научное исследование действительного мышления не может заключаться в подгонке логической теории под достигнутый к настоящему времени математический метод. Этот метод (исчисление высказываний, исчисление предикатов, теория формального вывода и прочие приложения математической логики) по большей части пока ещё не пригоден для применения в исследовании логики мышления. Математикам, надеюсь, ещё предстоит сказать своё веское слово. Но для этого им необходимо вникнуть в сущность научной проблематики.