Одну и ту же мысль можно передать при помощи разной информации , к примеру, на разных языках. И даже на одном языке словесно-фразеологически одну и ту же мысль можно выразить по-разному, практически бесконечно многообразно. Каждый человек обладает сугубо индивидуальным стилем выражения своих мыслей. Тем не менее, есть общие логические закономерности передачи мысли при помощи слов.
Чаще всего слова применяются для обозначения чего-либо: предметов, действий, процессов, свойств, качеств, состояний, связей, отношений и т.д. Возьмём, к примеру, слова, обозначающие предметы. Такие слова называются именами – собственными или нарицательными (точнее, именем мы обозначаем не сам предмет, а понятие о предмете – об этом ниже). Причём для обозначения какого-то предмета может быть использовано не одно слово, а словосочетание – это сложное имя. Например, имя «дом» состоит из одного слова и обозначает любой дом, который только можно себе представить – это нарицательное имя. А имя «дом, который построил Джек» состоит из нескольких слов и обозначает всего один конкретный дом – это собственное имя этого дома.
Комплексная мысль об этом доме представляет собой ассоциацию множества мыслей о признаках, присущих данному дому (предмету мысли вообще). Само же слово «дом», будучи произнесённым (или написанным), представляет собой определённую последовательность информационных символов (звуков или букв). Таким образом, значение сказанного или написанного (лексическое значение) определяется совокупностью признаков, связываемых с данной последовательностью информационных символов.
Однако фраза, обозначающая некую мысль и состоящая из слов, предложений и прочих выражений, имеющих определённые устоявшиеся в языке значения, для разных людей (субъектов общения) может быть наполнена разным смыслом.
Дело в том, что смысл определяется отношением данной совокупности признаков к общественной практике, то есть является не формальной (чисто логической), а
социальной характеристикой мышления. Смысл приобретается в течение всей жизни человека через практическое отношение человека к окружающей действительности
в процессе его общественной деятельности (а любая деятельность человека есть его общественная деятельность). Таким образом, смысл опосредует отношение человека к социальной действительности. Смысл выступает в качестве социальной функции, выполняемой элементами культуры всего человечества. Знания, полученные человеком в течение всей его жизни, получают определённое осмысление в процессе его социализации.
Простой пример. Человек, всю жизнь проживший в деревне, под именем «дом» понимает только деревянную избу. Человек же, ни разу в жизни не бывавший в деревне, может представить себе деревянную избу только на основе увиденного на картине художника, т.е. чисто внешне.
Это означает, что осмысление воспринятой информации возможно (разумеется, при отсутствии физиологических нарушений, препятствующих правильному восприятию информации) только в том случае, когда человек оказывается способным мысленно воспроизвести, сконструировать в своей субъективной реальности (грубо говоря, в голове) то, что воспринятая информация обозначает в объективной реальности. Такое мысленное воспроизведение происходит в пределах имеющегося знания объективной действительности и приобретённого жизненного опыта. У разных людей они, естественно, разные.
Однако трудности взаимопонимания в процессе общения обусловлены не только разным объёмом, глубиной, содержанием знания и разным жизненным опытом субъектов общения. Важным фактором является способ, каким субъекты общения выражают свои мысли.
Человек мыслит понятиями. Понятие – это единица структуры человеческого мышления, в котором отражены наиболее общие признаки отражаемых предметов. Эти признаки составляют содержание понятий. В языке, как мы уже знаем, понятия обозначаются именами. Сообщая нечто о каком-либо конкретном предмете, мы вынуждены произносить имя понятия, а не предмета. Таким образом, объём понятия, имя которого мы произносим, как правило, шире объёма понятия того предмета, о котором мы хотим что-то сообщить. Возьмём тот же простенький пример. Когда я слышу от собеседника слово «дом», то я ещё не знаю, какой конкретно дом имеет в виду мой собеседник. Хотя из контекста беседы я могу предположить, о каком доме он говорит. Мой собеседник также предполагает, что я понимаю то, о чём он не договаривает.
Однако для того чтобы собеседнику было понятно, о каком конкретно предмете (из всего множества предметов, составляющих объём данного понятия) я говорю, я вынужден увеличивать содержание понятия (увеличивать количество называемых признаков – по этим признакам одни предметы этого же класса можно отличить от других). Тем самым я применяю известный в логике закон обратного отношения между объёмом и содержанием понятия.
Такую операцию можно проделать в заблаговременно подготовленном докладе. В обыденном общении это сделать практически невозможно, так как излишняя перегруженность речи многочисленными уточнениями сделает общение весьма затруднительным.
Например, когда кондуктор рейсового автобуса на очередной остановке обращается к пассажирам с вопросом: «Все вышли?!», притом, что автобус остаётся битком набит людьми, то это не значит, что кондуктор либо слепой, либо сошёл с ума. В данной ситуации именем «все» кондуктор называет не вообще всех людей (или хотя бы всех, находящихся в автобусе) а «всех тех, кому надо было выходить именно на данной остановке». Такой усечённый объём понятия «все» подразумевает так называемое выделяющее общее суждение, произнести которое (в предпосылке вопроса – об этом ниже) «полным текстом» не позволяет ситуация.
Отсутствие же в речи уточняющих признаков (недоопределённость понятия конкретного предмета) при разном осмыслении собеседниками одних и тех же имён понятий вынуждает время от времени (в случае обнаружения взаимонепонимания) возвращаться к пройденным пунктам процесса общения с целью уточнения отдельных моментов. Причём заранее невозможно предугадать, что именно будет пониматься по-разному. Таким образом, общение само по себе является конфликтогенным фактором.
Проблема недоопределённости либо (что встречается наиболее часто) «предопределённости» особенно остро проявляется в системе вопрос – ответ. Любой вопрос содержит в себе предпосылку, не бывает безпредпосылочных вопросов. Предпосылка вопроса представляет собой утвердительное либо отрицательное суждение, которое, как любое суждение, может быть либо истинным, либо ложным. Вопрос, содержащий ложную предпосылку, называется провокационным. Любой прямой ответ на него окажется ложным суждением. Чтобы этого избежать, приходится вместо ответа опровергать предпосылку вопроса.
Вот хрестоматийный пример словесных «фокусов» древнегреческих софистов. Вопрос: «Ты уже перестал бить своего отца?». При этом требуется дать однозначный ответ: «да» или «нет». В обоих случаях собеседник софиста косвенно подтверждает неявное утверждение (предпосылку вопроса) о том, что он бил своего отца.
Если же предпосылка вопроса сама является недоопределённым суждением (как правило, признак, указываемый логическим сказуемым, недостаточен для однозначного определения логического подлежащего), ответ можно трактовать как угодно. При этом как спрашивающий может приписывать любое значение полученному ответу, так и отвечающий может приписывать любое значение вопросу.
Типичный пример – вопрос: «Почему нельзя?». Даже в конкретном контексте он вызывает неоднозначное понимание своей предпосылки. Один собеседник предполагает, что речь идёт о причинах или факторах невозможности чего-то; другой же собеседник предполагает, что его оппонент опровергает утверждение о невозможности. Точно так же можно двояко воспринимать вопрос: «Куда пошёл?» – то ли как любознательность о цели и направлении движения собеседника, то ли как запрет на уход с некоторой угрозой в случае ослушания.
Чаще всего значения, которые придают предпосылкам таких вопросов разные собеседники, далеко не совпадают (не говоря уже о смыслах).
Недоопределённость ответа (при достаточной определённости предпосылки вопроса) может возникать также при информационном совпадении двух смыслов ответа – когда ответ можно понимать как выражение и языка-объекта, и метаязыка.
Метаязык – это язык, на котором ведётся описание другого языка (языка-объекта). Например, в качестве языка-объекта может быть формализованный язык программирования, описание которого даётся в учебнике на русском языке (метаязыке по отношению к языку-объекту). Или же, например, изучая английский язык, значения слов английского языка и его правила даны в учебнике на русском языке (метаязыке по отношению к английскому). Можно даже говорить на одном и том же языке, но одни и те же слова употреблять то в смысле метаязыка, то в смысле языка-объекта. Например: «В слове «приставка» приставка «при». В данном примере мы видим два одинаковых слова, идущих подряд, причём первое из них сказано в языке-объёкте (оно дано в кавычках), а второе – в метаязыке.
Вот анекдот – пример двусмысленности:
- Как переводится выражение «I don’t know»?
- Я не знаю.
- Ну вот, никто не знает…
Комичность ситуации заключается в том, что второе предложение (ответ на вопрос) можно понимать либо как сказанное в метаязыке (отвечающий сообщает о своём незнании – именно так понял его спрашивающий), либо как сказанное в языке-объекте (отвечающий перевёл английское выражение на русский язык, но не пояснил, что это именно перевод английского выражения).
Затруднения в осмыслении информации возникают также при нарушении установленного порядка построения информационных символов при передаче мысли. Хрестоматийный пример: «Казнить нельзя помиловать!».
Другой не менее известный пример:
«У попа была собака.
Он её любил.
Она съёла кусок мяса.
Он её убил».
Личное местоимение единственного числа мужского рода «он» (перед словом «убил») расположено сразу после существительного единственного числа мужского рода «кусок». Таким образом, можно допустить, что «кусок мяса убил собаку».
Фактором, затрудняющим осмысление, может стать неоднозначность контекстного значения вспомогательных слов. В одной песне Игоря Талькова есть такие слова:
«…он ушёл воевать за народную власть со своим же народом».
Кто с кем и против кого воюет? – понимать можно по-разному.
