Погружение к основанию
(продолжение)

Вопрос о том, в какой конфуз попал писатели – диалектический или формально-логический, – лишён смысла. Тем не менее, нам придётся ещё раз вернуться к проблеме противоречия, представив ещё одно оригинальное мнение на сей счёт. Так, уже упоминавшийся Лежебоков полагает, что «удобнее истинные, «жизненные» противоречия функционирования и развития познания называть диалектическими (или диалектико-логическими), а другие – абсурдные, противоречия путаного рассуждения – формально-логическими противоречиями». (П.А. Лежебоков. Диалектическое противоречие как закон познания. Москва, «Высшая школа», 1981, стр. 126).

В качестве иллюстрации своей точки зрения Лежебоков приводит знаменитую антиномию Маркса:

Разумеется, в то время Лежебоков не мог признать, что Маркс был путаником в логике. Более того, в эти годы была популярна версия о том, что Маркс-де применил в «Капитале» какую-то свою «особую» логику, которую так и называли – логика «Капитала». Об этом – чуть позже. А пока вернёмся к «диалектическому противоречию».

Проследив за ходом мысли Маркса, Лежебоков делает свой неожиданный ход:

«На первый взгляд кажется, что эта мысль может быть выражена формулой А и не-А в одном и том же смысле и отношении, поскольку предикаты суждения в их словесном выражении отрицают друг друга. Но нам представляется, что совпадения с формулой формально-логического противоречия здесь нет, поэтому суждение «Капитал возникает в обращении и не в обращении» не противоречит принципам формальной логики». (Там же, стр. 157).

Как же автор этих слов приходит к такому выводу? Он анализирует существенные признаки содержания обоих противоречащих друг другу суждений, сравнивает их между собой и приходит к заключению, что только некоторые признаки взаимно отрицаются. «Остальные признаки включаются обоими предикатами. Поэтому данное диалектико-логическое противоречие не совпадает с формулой А и не-А и закон противоречия не квалифицирует её как ложную». (Там же, стр. 158).

Для Лежебокова марксову антиномию «удобнее» толковать как не-совсем-противоречие. Но в таком случае абсурдным становится само толкование им логических терминов. Ведь нельзя же законы логики понимать изолированно один от другого. Коль скоро анализируется содержание понятий в суждениях, то надо одновременно с этим учитывать и их объёмы. Если же обсуждается правомерность применения закона противоречия, то нельзя игнорировать закон тождества.

Если в обоих суждениях говорится об одном и том же – об обращении товаров и денег, – то в обоих случаях под обращением понимается одно и то же понятие. В этом и заключается формально-логический закон тождества: А = А.

И не надо путать этот фундаментальный закон логики с догматическим мировоззрением (которое привыкли называть метафизическим, хотя это неправильно – метафизика тут совершенно ни при чём).

Коль скоро Лежебокову угодно рассматривать суждения марксовой антиномии как категорические, поступим так же. Оба суждения являются общими по количеству, причём субъект выражен абстрактным собирательным понятием:

В первом суждении предикат указывает на то, что признак «возникать в обращении» принадлежит содержанию субъекта, в то время как объём субъекта полностью входит в объём предиката. Во втором суждении, наоборот, предикат указывает на то, что признак «возникать в обращении» не принадлежит содержанию субъекта, а значит и объём субъекта внеположен по отношению к объёму предиката. Таким образом, взаимно отрицается не «только некоторые», а всего один признак, который и составляет собственно содержание обоих суждений – ни о чём другом в них не говорится. Но это же означает, что взаимно отрицается вхождение объёма субъекта суждения в объём предиката.

Ни одно суждение не может выразить всего содержания понятия – это же элементарнейшая азбука традиционной логики! Можно ли требовать иного, то есть чтобы в разных суждениях данной антиномии различались абсолютно все признаки содержания их субъектов? Тогда действительно мы получим формулу «А и не-А», но буквы эти будут обозначать не суждения, а понятия: «А» – это «капитал», «не-А» – это «не-капитал». В этом случае «антиномия» принимает следующую форму:

Понятно ведь, что если выполнить это нелепое требование – чтобы взаимно отрицались все признаки содержания понятия субъекта суждения, – тогда одним и тем же именем («капитал») будут обозначаться разные понятия, поскольку у них будут разные содержания. К примеру, в антиномии «Роза есть красная и не есть красная» взаимно отрицается также всего один признак – цвет растения. Но от этого противоречие не становится менее формальным или же менее противоречивым. Одно и то же содержание субъекта в обоих противоречащих друг другу суждениях обеспечивает их тождество, а взаимное отрицания качества, о котором сказывается предикат, обеспечивает их различие.

Теперь самое время подойти к так называемой логике «капитала». Выбрав своей «путеводной звездой» классическую политэкономию и отвергнув развивавшуюся одновременно с ней маржиналистскую экономическую теорию, то есть, по сути, однобоко подойдя к экономическому анализу современного ему общества, Маркс вывел свою теорию прибавочной стоимости исключительно ради «доказательства» капиталистической эксплуатации (замечание Ленина о том, что Маркс был прежде всего революционер, очень точно отражает личность Маркса, в которой, образно говоря, политик «пожрал» учёного). Тем самым он «снял» свою же антиномию.

Чтобы показать логическую форму этих рассуждений, придётся перевернуть указанные Лежебоковым термины и «превратить» категорическое суждение в условное:

И далее:

Ошибка многих исследователей состоит в то, что к снятому противоречию они относятся как к поставленному, а потом пытаются сделать невозможное – примирить противоречие с непротиворечивой формально-логической системой, имея в виду противоречие в основаниях старой системы и новую логическую систему с более общим основанием, даже не замечая такой подмены.

Противоречие – это отнюдь не имманентное качество мышления, а лишь момент его развития, «узел в линии жизни». Об этом замечательно говорит Гегель:

«Противоречие – вот что на деле движет миром, и смешно говорить, что противоречие нельзя мыслить. Правильно в этом утверждении лишь то, что противоречием дело не может закончиться и что оно (противоречие) снимает себя само через себя. Но снятое противоречие не есть абстрактное тождество, ибо последнее само есть лишь одна сторона противоположности. Ближайший результат положенной как противоречие противоположности есть основание, которое содержит в себе как снятые и низведённые лишь к идеальным моментам и тождество, и различие». (Гегель. Энциклопедия философских наук. Том 1. Москва, «Мысль», 1978, стр. 280).

Явление типа А остаётся явлением типа А, невзирая на то, присутствует условие Х или нет. И в то же время явление типа А с условием Х – это уже не то, что явление типа А без условия Х. Следовательно, их тождество заключается в принадлежности к одному и тому же роду – «А как таковому», а различие – в принадлежности к разным видам этого рода.

И только теперь, когда впервые возникает в сознании предпосылка для формирования абстрактного понятия «А как таковое», создаётся и предпосылка для произвольного действия – возможность осуществлять экзистенциально-логический синтез либо «с условием Х», либо «без условия Х». Но об этом – ниже.

Пытливая человеческая мысль не останавливается. Логическая феноменология вновь воссоздаёт то, что было разрушено противоречием, – дедуктивную формально-логическую систему:

Как тут не вспомнить меткое замечание Гегеля о том, что «само суждение полагает себя как умозаключение и в нём возвращается к единству понятия»! (Там же, стр. 366).

Таким образом, новое основание опять-таки позволяет и объяснять, и прогнозировать, то есть производить экзистенциально-логический анализ и синтез. Теперь на вопрос: «Почему в одних случаях за явлением типа А следует во времени явление типа В, а в других случаях – не следует?», мы можем с определённостью ответить: «Потому что в одних случаях присутствует условие Х, а в других случаях – нет».

И поскольку мы убедились, что наши суждения вновь соответствуют реальным отношениям объективной действительности, мы теперь можем поздравить себя с обретением утраченного было тождества мышления и бытия. Последнее также оказывается не имманентным качеством нашего мышления, а его состоянием, достигнутым в ходе естественно-исторического процесса познания. Но с другой стороны, тождество мышления и бытия можно рассматривать как сам этот процесс бесконечного познания, бесконечного приближения относительной истины к её абсолютному идеалу. Процесс познания бесконечен. И вслед за вопросом: «Почему только в некоторых случаях за А следует В?», мы вправе задать следующий: «Но почему при условии Х за А следует В?» К примеру, известный нам уже американский популяризатор науки так оценивает состояние современных научных знаний:

«Почему тела падают? А что вы ответите на этот вопрос. Если вы скажете: «Вследствие гравитации или земного притяжения», то не будет ли это означать, что вы просто прячетесь за длинное слово? Слово «гравитация» латинского происхождения и означает тяжёлый или весомый. Вы говорите: «Тела падают, потому что они весят». Почему же тела весят? Если вы ответите: «Вследствие силы тяжести», то это будет замкнутый круг. Если вы ответите: «Потому что Земля притягивает их», то следующий вопрос будет: «Откуда вы знаете, что Земля продолжает притягивать тела, когда они падают?» Любая попытка доказать это, применяя какое-либо приспособление для взвешивания во время падения, приводит к неудаче. Вам, возможно, придётся сказать: «Я знаю, что Земля притягивает их, потому что они падают», и вы снова вернётесь к началу. Подобными рассуждениями можно довести молодого физика до слёз. Действительно, физика не объясняет тяготения, она не может установить его причину, хотя может сообщить о нём кое-что полезное. Общая теория относительности даёт нам возможность представить себе тяготение в новом свете, но по-прежнему не устанавливает его первопричины. Мы можем сказать, что тела падают, потому что их притягивает Земля, но когда мы хотим объяснить, почему Земля притягивает тела, то всё, что мы можем в действительности сказать, это: «Просто потому, что притягивает. Так устроена природа».

Это вызывает разочарование у тех, кто надеется, что наука должна объяснить всё. Мы же теперь считаем, что подобные вопросы о первопричине относятся уже к компетенции философии. Современная наука спрашивает о том, что и как, но не спрашивает о первичном почему. Учёные часто объясняют, почему происходит то или иное явление. Однако это не означает, что указывается первопричина или даётся конечное объяснение; объяснение лишь связывает рассматриваемое явление с другими явлениями, относительно которых мы уже пришли к соглашению. Наука может лишь дать нам некоторое успокоение и понимание, связав вместе якобы различные факты. Так, сейчас наука не может сказать нам, что такое электричество, но говорит нам, что гул грома и треск электрической искры – почти одно и то же, рассеивая тем самым вызывающее страх суеверие». (Эрик Роджерс. Физика для любознательных. Том 1. Москва, «Мир», 1972, стр. 32 – 33).

Открытие некоторых устойчивых природных закономерностей уже в глубокой древности наводило людей на мысль, что мир устроен разумно, что миром правит разум и т.п. Самой логике приписывался объективный характер. На самом же деле вопрос о том, логична ли природа, по всей видимости, лишён смысла. Мир таков, каков он есть: то, что раньше называли мировым разумом, теперь одни называют мировой волей, другие – мировой интуицией и т.д.

По-видимому, совершенно прав был Сократ, рекомендовавший не смешивать философию с физикой. И если традиционная логика (аналитика), как отмечалось выше, есть отношение внутренней упорядоченности мыслей (не обязательно истинных), то экзистенциальная логика – это формальное отношение человеческой мысли к познаваемому миру. Эта логика помогает упорядочить открытые нами «что» и «как», подменяя ими навязчивое «почему».

В связи с этим нельзя не вспомнить удивительно меткое, прямо-таки пророческое замечание великого Гегеля:

«Основание есть основание лишь постольку, поскольку оно обосновывает; но то, что произошло из основания, есть лишь оно само, и в этом заключается формализм основания». (Гегель. Энциклопедия философских наук. Том 1. Москва, «Мысль», 1978, стр. 281).

<< вернуться